- Вот вам этюды. Я носил их к торговцу картинами на бульваре Капуцинок. "Лотрек, - сказал он мне, - зачем вы постоянно рисуете безобразие? Зачем вы все время пишете самых грязных, самых беспутных людей? Эти женщины отвратительны, просто отвратительны. Пьяный разгул и грязные пороки начертаны у них на лицах. Разве новое искусство заключается лишь в том, чтобы щеголять безобразием? Неужели вы, художники, стали так слепы к красоте, что способны изображать только самую мерзость?" А я ему говорю: "Извините, но меня тошнит, а я не хочу блевать на ваши шикарные ковры". Вам достаточно света, Ван Гог? Не хотите ли выпить? Скажите, что выпредпочитаете? У меня есть все что угодно.
Лотрек проворно заковылял по комнате, лавируя между стульями, столами и свертками, налил бокал и протянул его Винсенту.
- Выпьем за безобразие, Ван Гог! - воскликнул он. - Пусть и духа его не будет в Академии!
Винсент потягивал вино и рассматривал двадцать семь портретов девушек из веселого дома на Монмартре. Он понял, что художник изобразил их такими, какими видел в действительности. Это были портреты без всяких прикрас, без тени осуждения или упрека. Лица девушек выражали обездоленность и страдание, бездушную чувственность, грубый разврат и духовную нищету.
- Вам нравятся портреты крестьян, Лотрек? - спросил Винсент.
- Да, если они написаны без сантиментов.
- Так вот, я пишу крестьян. И сейчас меня поразило, что эти женщины - тоже крестьянки. Так сказать, возделывательницы плоти. Земля и плоть – это ведь лишь две разные формы одной и той же субстанции, как вы считаете? Эти женщины возделывают плоть, человеческое тело, которое нужно возделывать, чтобы заставить его рождать жизнь. У вас хорошие работы, Лотрек, вы сказали нечто стоящее.
- А вы не находите их безобразными?
- Тут все в глубоком соответствии с подлинной жизнью. А ведь это самая высшая форма красоты, верно? Если бы вы идеализировали женщин, писали их сентиментально, - вот тогда они были бы безобразны, тогда ваша работа была бы фальшью, трусостью. А вы во весь голое говорите всю правду, выражая ее так, как видите. Только в этом и состоит красота, не так ли?
- Господи боже! Почему на свете мало таких людей, как вы?
.................
...Оставим на минуту мораль и вернемся к вопросу о безнравственности в искусстве, - сказал Винсент. - Никто ни разу не называл мои полотна неприличными, но меня неизменно упрекали в еще более безнравственном грехе - безобразии.
- Вы попади в самую точку, Винсент, - подхватил Тулуз-Лотрек.
- Да, в этом нынешняя публика и видит сущность аморальности, - заметил Гоген. - Вы читали, в чем обвиняет нас "Меркюр де Франс"? В культе безобразия.
- То же самое критики говорят и по моему адресу, - сказал Золя. - Одна графиня недавно мне заявляет: "Ах, дорогой Золя, почему вы, человек такого необыкновенного таланта, ворочаете камни, только бы увидеть, какие грязные насекомые копошатся под ними?"
Лотрек вынул из кармана старую газетную вырезку.
- Послушайте, что написал критик о моих полотнах, выставленных в Салоне независимых. "Тулуз-Лотрека следует упрекнуть в смаковании пошлых забав, грубого веселья и "низких предметов". Его, по-видимому, не трогает ни красота человеческих лиц, ни изящество форм, ни грация движений. Правда, он поистине вдохновенной кистью выводит напоказ уродливые, неуклюжие и отталкивающие создания, но разве нам нужна такая извращенность?"
- Тени Франса Хальса, - пробормотал Винсент.
- В прошлом году умер Виктор Гюго, - сказал Золя, - и с ним умерла целая культура. Культура изящных жестов, романтики, искусной лжи и стыдливых умолчаний. Мои книги прокладывают путь новой культуре, не скованной моралью, - культуре двадцатого века. То же делает ваша живопись. Бугро еще влачит свои мощи по улицам Парижа, но он занемог в тот день, когда Эдуард Мане выставил свой "Завтрак на траве", и был заживо погребен, когда Мане в последний раз прикоснулся кистью к "Олимпии". Да, Мане уже нет в живых, нет и Домье, но еще живы и Дега, и Лотрек, и Гоген, которые продолжают их дело.
- Добавьте к этому списку Винсента Ван Гога, - сказал Тулуз-Лотрек.
- Поставьте его имя первым! - воскликнул Руссо.
- Отлично, Винсент, - улыбнулся Золя. - Вы приобщены к культу безобразия. Согласны ли вы стать его адептом?
- Увы, - сказал Винсент, - боюсь, что я приобщен к этому культу с рождения.
- Давайте сформулируем наш манифест, господа, - предложил Золя.
- Во-первых, мы утверждаем, что все правдивое прекрасно, независимо от того, каким бы отвратительным оно ни казалось. Мы принимаем все, что существует в природе, без всяких исключений. Мы считаем, что в жестокой правде больше красоты, чем в красивой лжи, что в деревенской жизни больше поэзии, чем во всех салонах Парижа. Мы думаем, что страдание, - благо, ибо это самое глубокое из всех человеческих чувств. Мы убеждены, что чувственная любовь - прекрасна, пусть даже ее олицетворяют уличная шлюха и сутенер. Мы считаем, что характер выше безобразия, страдание выше изящности, а суровая неприкрытая действительность выше всех богатств Франции. Мы принимаем жизнь во всей ее полноте, без всяких моральных ограничений. Мы полагаем, что проститутка ничем не хуже графини, привратник - генерала, крестьянин - министра, - ибо все они часть природы, все вплетены в ткань жизни!
- Поднимем бокалы, господа! - вскричал Тулуз-Лотрек. - Выпьем за безнравственность и культ безобразия. Пусть этот культ сделает мир более прекрасным, пусть он сотворит его заново!..
Комментарии