Местный пьяница по имени Боггс, напившись прилюдно стал всячески ругать и оскорблять полковника Шерборна. Тот вышел из дома и сказал, что будет терпеть эти пьяные выходки только до часу дня. Если же Боггс в к этому времени не утихомириться, пообещал Шерборн, ему придется худо. Боггс к обозначенному времени не успокоился и полковник застрелил его. Взбудораженная толпа, возмущенная поступком Шербона и жаждущая крови, решила линчевать его и двинулась к дому убийцы. Но смелый полковник, выйдя на крыльцо с винтовкой, быстро разогнал собравшихся людей произнеся весьма примечательную речь. Приведем отрывок из романа с этой сценой.
Как пытались повесить полковника-южанина
… Народ двинулся густой толпой по улице к дому Шерборна, с криками и ревом, словно толпа краснокожих. Все, что попадалось навстречу, должно было убираться прочь с дороги, не то раздавят и сомнут как мошку,-- глядеть было страшно! Впереди черни бежали с плачем перепуганные дети; все окна в домах были унизаны женскими головами, на каждом дереве громоздились мальчишки; из-за каждого забора выглядывали негритянки, но как только толпа приближалась, они сейчас же прятались в страхе, чтобы их не тронули. Многие женщины и девушки ревели и вопили, перепуганные до смерти.
Толпа остановилась у палисадника Шерборна. Она кишела, точно муравейник. От шума и гула можно было оглохнуть. Это был маленький дворик футов в двадцать.
— Снести забор! Снести забор! — крикнул кто-то.
Раздался треск, крики, забор упал,-- и толпа хлынула за ограду, словно морская волна.
В эту минуту Шерборн показался на крыльце своего дома, с двустволкой в руках, и остановился неподвижно, совершенно спокойно и хладнокровно, не говоря ни слова. Шум умолк, и живая волна подалась назад.
Шерборн не раскрывал рта, стоял тихо и смотрел вниз. Тишина была такая страшная, что становилось жутко. Шерборн окинул толпу взглядом; встречаясь с этим взглядом, люди старались выдержать его, но не могли: все потупляли глаза в смущении. Но вот Шерборн усмехнулся, — не веселым смехом, а таким мрачным, от которого становится не по себе, — точь-в-точь как будто ешь хлеб с песком.
Потом он сказал тихо и гневно:
— И будто бы вы можете казнить кого-нибудь! Право, смешно подумать, что у вас найдется смелости казнить самосудом мужчину! Если вы настолько храбры, чтобы обмазать дегтем и вывалять в перьях какую-нибудь бедную, беспомощную женщину, которая попадется вам в лапы, то напрасно воображаете, что у вас хватит удали наложить руки на мужчину! Нет, мужчина не подвергнется никакой опасности во власти хоть десяти тысяч людей вашего сорта, покуда светит дневной свет и покуда вам не удалось обойти его сзади.
Разве я вас не знаю? Я достаточно изучил вас. Я родился и вырос на Юге, жил и на Севере; так что я знаю народ во всей стране. Средний человек непременно трус. На Севере он позволит кому угодно наступить себе на ногу, а потом идет домой и молит Бога даровать ему смирение, чтобы снести обиду. На Юге один человек, сам, без всякой помощи, остановил среди бела дня дилижанс, полный людей, и ограбил их. Ваши газеты величают вас храбрым народом, вот вы и вообразили, будто вы храбрее всякого другого народа, а на деле вы ничуть не храбрее других.
Почему присяжные не приговаривают убийцу к повешению? Они боятся, чтобы друзья казненного не застрелили их сзади, из-за угла, в потемках. Ведь сами они поступили бы точно так же.
И вот ваши судьи всегда оправдывают; а потом какой-нибудь смельчак, настоящий мужчина, идет ночью с сотней замаскированных трусов позади себя и творит самосуд над негодяем… Ваша ошибка в том, что вы не привели с собой настоящего мужчину,- это одна ошибка, а другая — та, что вы пришли не ночью и не надели масок. Вы привели с собой только полумужчину — Бека Гаркнесса; и если бы он не подзадорил вас, ничего бы и не было. Вам вовсе не хотелось идти сюда. Средний человек не любит ни волнения, ни опасности. Вы не любите волнений и опасностей. Но если такой полумужчина, как вон этот Бек, крикнет: «Казнить, казнить его!», то вы уже боитесь отступить, вы боитесь, что вас назовут настоящим вашим именем — трусами,- и вот вы начинаете горланить, хватаетесь за полы этого полумужчины и несетесь как исступленные, грозя наделать бог весть каких великих подвигов! Самая жалкая вещь — это чернь; войско — та же чернь, оно сражается не с природной храбростью, а с той храбростью, которую придает им сознание их численности и которую они заимствуют у своих офицеров. Но чернь, не имеющая мужественного предводителя во главе, совершенно ничего не стоит. Ну а теперь вам остается одно: поджать хвосты и забраться в свои норы. Если мне суждено быть казненным судом Линча, то это произойдет ночью, по обычаю южан, и когда придут палачи, они наденут маски и приведут с собой настоящего мужчину. Теперь отправляйтесь-ка восвояси и захватите с собой своего полумужчину!..
С этими словами Шерборн перебросил ружье через левую руку и взвел курки.
Толпа сразу отхлынула назад и рассыпалась в разные стороны, а Бек Гаркнесс улепетывал за другими, с жалким, униженным видом...
Комментарии